Миражи.

[souleatercomm]

*я сейчас буду спамить кинкодрабблами, этот фик в отдельный пост из-за размера.*

Автор: Ashfoot
Название: Миражи
Рейтинг: NC-17
Пейринг: Кид/Мака
Жанр: психоделика, романс.
Дисклеймер (отказ от прав): не мое, и не надо.
Примечание: Написано на кинк для Lucia Fernanda.

Почувствуй ветер пустыни...

Жарко. Как жарко. Везде песок – во рту, в ботинках, под одеждой. Песчинки странно щекочут тело. Хочется пить… Мака надсадно кашляет и садится прямо на песок, сначала кажущийся даже прохладным, но сразу же вскакивает, обжегшись, и запрокидывает голову, глядя на чертово смеющееся солнце, не щурясь. Жадно слизывает горячие соленые капли пота со щек – хоть какая-то влага. Кид появляется из-за бархана и кажется совершенно лишним здесь, в этой прокаленной и мертвой пустыне, со своим идеальным пробором, ослепительно белым плащом и горящими янтарными глазами.
- Мака… Не стой так. – холодный и резкий голос. Да, здесь все плавится, теряет форму и испаряется, даже слова. Вот и сейчас приказ юного Шинигами не долетает до ушей девушки, теряясь где-то по дороге, как ледяной кубик, брошенный на сковородку. Мака лишь вздрагивает и водит вокруг мутным взглядом.
- Кид… Ты… здесь… - хрипло говорит она и снова заходится в выворачивающем легкие кашле. Чертов песок… Кид озабоченно качает головой и вдруг залепляет крепкую пощечину спутнице:
- Мака, кишин тебя сожри! Иди за мной, быстро! И надень вот это. – что-то холодное и мягкое скользит девушке в руки и она, мимолетно взглянув, прикрывает тканью голову. Почему-то сразу становится легче – странная вещь дышит привычным могильным холодом, отчего сразу вспоминается Шибусен. Шинигами-сама, с прибаутками разъясняющий сыну и лучшей ученице новую миссию. Папа… Нет, Коса Смерти, неожиданно робко подглядывающий из-за зеркала. Вечный запах невероятно крепких сигарет профессора. И почему-то нигде нет ни Соула, ни сестричек, ни БлэкСтара с Цубаки. Мака бредет, увязая ногами в мелком, больше похожем на пыль песке, почти ничего не видя и крепко вцепившись в твердую и прохладную руку Кида. Наконец давящее ощущение солнца почти исчезает, и она сбрасывает «паранджу».
- Здесь есть источник. – голос парня доносится приглушенно. Мака оглядывается и видит небольшую нишу под скалой, из-под которой вытекает слабая струйка и почти сразу исчезает в песке. Вода ужасно соленая и мутная, но измученная девушка бросается к мокрому пятну и не помня себя собирает влагу потрескавшимися губами. Наконец смочив горло, она вспоминает о напарнике и испуганно выглядывает из-за уступа, дающего зыбкую тень. Кид подходит, садится рядом, сворачивая тряпку, спасшую Маку от потери сознания, и она тихо и удивленно спрашивает:
- Твой плащ Шинигами? Зачем?..
- Не забывай, я мифическое существо и не подвержен влиянию земных стихий… По крайней мере, таких как жара, и плащ больше был нужен тебе. – только тут Мака замечает, что ее спутник остался в одних брюках и тонкой рубашке и, по-видимому, совершенно не испытывает неудобств.
Они отдыхают несколько часов, пережидая самую жаркую часть дня. Кид прислонился к каменной стене и дремлет, прикрыв свои странные глаза, Маке не спится, и она украдкой разглядывает наследника Шинигами. Он слишком идеален. Здесь все нереально, все рябит, рассыпается и исчезает, не удерживаясь на месте дольше часа, а он все такой же четкий и симметричный. Симметричный… Какая странная страсть. А еще он красив. Мака с удивлением понимает, что Кид красив, особой холодной красотой фарфоровой статуэтки. Тонкие губы, белая чистая кожа, прямые ухоженные волосы с такими милыми полосками, необычные янтарные глаза… Глаза?! Кид смотрит на девушку в упор и чуть насмешливо говорит:
- Ну что, пойдем?
…Они снова бредут среди пышущих жаром камней, барханов и дюн, почти забыв, зачем и куда. Воздух колеблется и преломляется, раскрашивая мир в самые странные цвета и оттенки. Мака останавливается на несколько секунд – вытряхнуть из ботинок песок – и бежит, взметывая пыль, торопясь догнать единственное настоящее существо в плывущем и искореженном мире. Вдруг на горизонте появляется какое-то пятно, и она щурится, проклиная сточенное ночным чтением зрение и непрерывно меняющуюся перспективу. Неужели оазис?
- Кид… Кид, что там?
- Где? Не вижу, это, наверное… - Кид замолкает на полуслове и замирает, глядя широко распахнутыми глазами куда-то вдаль. Девушка завороженно наблюдает, как его лицо стремительно меняет выражения: надежда… радость… страх… Наконец парень трясет головой и хватает Маку за рукав:
- Ты видишь?! Видишь?! – глаза горят, пальцы дрожат и мертвой хваткой сжимают тонкую ткань. Не дождавшись ответа, шинигами поворачивается и бежит куда-то вперед со странным криком радости и смертельного ужаса. Так вопят оживленные некромантом зомби с первым петушиным криком – окончательная смерть для них желанна, как самые сладкие удовольствия, но и ненавистна из-за своей ужасной неотвратимости. Мака его уже не слышит – она наконец разглядела свою странную цель и спешит туда со всей скоростью, на которую способны разбитые и опухшие ноги. Там же… Там папа, молодой и веселый, зовет к себе, клянется, что все ее подозрения и обиды – глупости и детские выдумки, и она верит, верит всем своим уставшим сердцем и рвется к нему, к любви и ласке. Но споткнувшись о совсем небольшой камень и разбив нос, она понимает, что все – мираж и папа все тот же кобель и предатель. Запрокинув голову, чтобы унять кровь, она бредет искать Кида.
Кид обнимает одинокий сухой куст и плачет. Мака, пораженная этим донельзя странным зрелищем – ну как это так, Кид, всегда такой собранный и спокойный, всегда знающий, что делать – и ревет как маленький! – медленно подходит, все еще не веря в очевидное, и сваливается рядом. Измученное сознание не может вынести двух предательств, и она тоже плачет, тихо и обреченно. Слезы текут по лицу, падают на землю, но Маке не до напрасного расхода воды. Она привстает, протягивает руку и касается волос Кида – он тоже сполз на обжигающий песок и монотонно скулит, обхватив голову руками. Мака слышит только обрывки шепота «мама… зачем… мертвые, все мертвые… мама…» и неуверенно гладит растрепанные пряди. Кид вдруг дергается и издает горький длинный вопль, полный боли, обиды и недоумения. Девушка вздрагивает, подсаживается поближе – ее душа привыкла к таким обманам, а шинигами, который и на шинигами-то сейчас не похож, явно не в себе – и обнимает друга, шепча какие-то слова утешения и укачивая, как когда-то Хрону. Мысленно усмехается – похоже, она теперь главный психиатр для неуравновешенных и слишком уравновешенных детей. А сам «ребенок» судорожно ощупывает спину Маки, пытаясь убедиться, что она реальная, зарывается лицом в ее грудь, – да куда там зарываться-то, перестань! – и непрерывно всхлипывает.
- Ну пойдем, пойдем. Жарко слишком, это был мираж… - Мака осторожно поднимается, таща за собой все еще невменяемого юношу, и вспоминает дорогу к знакомой пещерке с родником.
...Ближе к заветной скале Кид почти успокаивается и бредет сам, все еще держась за спутницу, как несколько часов назад она сама. Наконец они доползают до источника и жадно пьют, сменяя друг друга. День уже заканчивается, но все еще жарко. А потом, снова инстинктивно обнявшись, лежат, не говоря ни слова. Только души тихо тянутся друг к другу, обмениваясь короткими импульсами эмоций, которые понятнее слов.
Прости.
Я тоже глупая.
Нет, это я поверил.
Что это было?
- Это миражи… Обычные миражи… Но Кишин сейчас на свободе и наверняка может использовать их… вот так… - уже вслух через силу и хмуро отвечает Кид и пытается отвернуться, но Мака ловит его лицо ладонями.
- Расскажи.
- Нет. Я и сам не понимаю.
- Но…
- Я увидел мать. Которой у меня не было почти с рождения. Такую, какой всегда себе представлял. И которая оказалась чертовым миражом. – зло говорит он. Мака вдруг остро чувствует его боль – похоже, настроилась на его душу – и, повинуясь порыву жалости и чего-то еще, что она впервые испытала днем, когда так же сидела здесь и разглядывала спящего юношу, целует, притягивая парня к себе и пытаясь наслаждением заглушить страдание. Когда она отрывается от мятно-прохладных губ Кида, тот, не давая даже набрать воздуха, проводит языком по шее, спускается к ключицам и обстоятельно их исследует. Их души едва не искрят от тесной близости и полной открытости друг другу. Слова не нужны – это открытая игра еще непонятных чувств и желаний, страданий и сладких мечт, а еще чего-то тонкого и очень нежного, что словно вуалью покрывает обоих. И когда Кид неумело стягивает с партнерши юбку, а та расстегивает его рубашку и щекочет тонкими пальчиками спину, это правильно и естественно. Когда она внезапно смущается, когда пальцы шинигами проникают под простые белые трусики, хотя сама только что нежно покусывала его соски и глубоко проникала языком в глотку, это тоже просто прекрасно. Кид все-таки сломил наигранное сопротивление девушки и пристроил ее на плоском камне, достаточно высоком, чтобы сойти за трон любви. Мака все еще жмется, сдвигает ноги и шепчет нечто вроде «не надо, это слишком…», но душа говорит иное. Через несколько секунд она полностью сдается и даже подсказывает, что нужно делать совершенно неопытному юноше, хотя и сама ничего толком не знает. И все-таки, когда партнер впервые прикасается к нежной плоти и задевает центр удовольствия, она тихо и сладко стонет просто от одной острой близости. Кид истолковывает стон правильно и продолжает, но Маке этого уже мало, и рука сама взметывается к груди и медленно, в такт движениям языка, сжимает и теребит соски, а другая непроизвольно вцепилась в черные пряди и перебирает их. И когда приходит оргазм, остро-болезненный и великолепный своей новизной ощущений, кажется, даже солнце перестает хохотать и смотрит на них, а души сближаются еще больше и, делясь ощущениями и эмоциями, входят в невероятный по силе резонанс. А потом все кажется абсолютно нереальным и они просто плывут по волнам наслаждения, почему-то с привкусом песка и затхлой воды, и вокруг колеблются самые разные образы, и сама Пустыня помогает им, подсказывая, что и как…
… Шинигами-сама удовлетворенно хмыкнул и махнул рукой, гася зеркало.
- Что ж, миссия удалась... – задумчиво сказал он и отправился будить Спирита, которого предусмотрительно вырубил за пару часов до кульминации действа.